О неврачебном. Впечатался в память землистый цвет лица ликвидатора, его потухшие глаза, - глава Бишкекской скорой помощи о ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС (интервью)
  • Интервью
  • 11:22, 23 февраля 2017
  • Просмотров: 13311
  • Обновлено: 19:35, 23 февраля 2017
Главное фото
«Здоровье» (АКИpress) — «Здоровье» АКИpress запускает серию интервью «О неврачебном», в которых читатели узнают немного больше о медицинских работниках страны. В первой беседе, проведенной в преддверии Дня защитника Отечества, участвовал глава Бишкекской станции скорой медицинской помощи Искендер Шаяхметов.

- Какой жизненный этап повлиял на Вас больше всего?

- Да, у каждого человека в жизни есть этап, который оставляет... яркий след, наверное. В моей жизни это была работа по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Она наложила сильный отпечаток.

Я попал в Чернобыль с третьим потоком и находился там с февраля по июль. Я был врачом-дозиметристом и оказался там, поскольку был военно-обязанным. На тот момент мне было 26 лет, молодой врач-лейтенант.

r001-004

- В чем заключалась Ваша работа на месте?

- Мы проводили дозиметрический контроль, следили не только за техникой, но и за людьми. Собирали весь мусор в контейнеры и потом увозили его на могильник, где-то в километрах 12 от места. Могильников было там много... Я первый заходил в зону, проводил дозиметрический контроль, составлял карту, где нужно убрать зараженный мусор, а потом бойцы — солдаты-ликвидаторы — заходили и убирали. После я повторно заходил и делал уже контрольную проверку.

Наш полк находился в Гомельской области [Белоруссия], на опушке леса села Новоселки: 27-полк радиационно-химической защиты, в/ч 20040. У нас был развернутый полк, почти 1 тыс. человек. Этот центральноазиатский полк формировался из Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана. И когда как-то приехал генерал-майор с округа, он похвалил нас: «Ну, азиаты, вот вы даете!»

В первые дни, еще в Белоруссии, как-то шел солдат-дозиметрист замерял уровень радиации, и я его попросил проверить мою постель. Он замерил и говорит: «Доктор, как вы тут спите?» Смотрю, прибор зашкаливает. Я после этого все постирал, высушил, выгладил... Вечером я нашел того солдата, он замерил снова — все снизилось. На следующий день идет замерять — все то же самое, потому что уже накопилась радиация.

2013-07-25_13-31-07_221345

У меня в батальоне было 360 человек, и за всеми надо было смотреть, в часы приема они приходили с различными болячками: у кого давление, сердце, аллергия... Как настоящая поликлиника. Был очень большой объем медицинской документации, поскольку мы ее отправляли в Военно-медицинскую академию имени С.Кирова в Ленинград, а еще один экземпляр — по месту военкомата, откуда мы были призваны.

- То есть Вы находились в Белоруссии?

- У всех сложилось мнение, что пострадала больше Украина, но фактически, территориально, пострадала очень сильно Белоруссия, потому что ветер дул на север, со стороны Чернобыльской АЭС. Нас буквально после 9 мая... Да, 10 мая закинули уже в зону: все полки радиационно-химической защиты располагались вокруг Чернобыля. Конечно, это была большая катастрофа и для ликвидации необходимы были большие людские резервы.

Это была огромная катастрофа, произошедшая впервые с такими большими последствиями. Радиационное облако облетело вокруг всего мира, и везде радиационный фон поднялся.

- Что было первым, на что Вы обратили внимание по приезде?

- Первое, что мне врезалось в память — это рыжий лес. Когда произошел взрыв на ЧАЭС, графит выпал на зону озеленения: рядом со станцией находился шикарный хвойный лес, и он стал ярко-оранжевого цвета. Рыжий лес... Потом его весь снесли и уничтожили.

За время пребывания там я два раза получил большую дозу радиации, во рту сразу металлический привкус, а потом рвота и сильные головные боли уже по приезде в часть — жили в 30-километровой зоне, в селе, из которого все были выселены... Да, человек привыкает ко всему.

Поскольку я был врачом-дозиметристом, при мне всегда был аппарат ДП-5Б, и его пощелкивания иногда даже сейчас мне снятся... Там же как? Стоишь, вроде нормально, два шага сделал в сторону и, если там графит лежал, на этом участке уже очень высокий уровень радиации. Когда приближаешься к этому участку, то прибор щелкает, щелкает, щелкает — и звук практически превращается в сильный свист.

- Бывали какие-то экстренные ситуации? В принципе, Вы уже были в третьем потоке...

- Первый поток наших ребят, которые служили в Чернобыле, были действительно героями. Мы-то когда там были, саркофаг уже практически закрыли... Но даже этого нам хватило с лихвой, потому что период полураспада длится около трехсот лет.

В один день, когда были еще в Белоруссии, нас по тревоге подняли... Как сейчас помню, на плацу под вой сирены где-то в полпервого ночи, и командир начал: «Товарищи рядовые, ефрейторы, офицеры, есть опасность прорыва плотины Киевского водохранилища и затопления города-героя Киева. Радиационный фон неизвестен. Нужны добровольцы, 40 человек». Я помню свои ощущения — ком в горле. «Добровольцы, два шага вперед!» И вот сердце застучало, и мы все чеканно — два шага вперед, раз-два, и потом слышно сзади, несколько человек остались, видимо, добежали... Эти 40 человек мы провожали как на войну. Потом через неделю они приехали, благополучно, к счастью.

Когда мы уже в зоне находились, мы работали на третьем энергоблоке, зачистку делали, а потом на ОРУ-750 — это открытое распределительное устройство 750 кВ Чернобыльской АЭС, прямо под четвертым блоком. На ОРУ-750 мы работали 15 минут, за 15 минут получали суточную дозу. То есть 15 минут, и все — в часть.

2013-07-25_13-31-07_817996

Когда мы этот участок зачистили, нас перекинули на станцию Семиходы, напротив четвертого энергоблока. В первый день я там карту составлял, ветер дул прямо с 4 блока, и там же я в первый раз получил очень большую дозу радиации. По прибытию в часть началась сильная рвота, головная боль, которую ничем было не снять. Три дня я отлежался, прокапали, потом восстановился, и все — надо идти, потому как врач-дозиметрист я один. Вообще за 24 дня пребывания в 30-километровой зоне я получил 10-летнюю норму облучения.

Каждый день когда возвращались со станции в часть, мы все проходили санобработку: всю одежду снимали, мылись, дезокамеры были... Обеспечение медикаментами было очень мощное. В части было три врача, и вечером мы как обычно вели прием больных.

По вечерам всегда велся дозор. Как-то иду вечером — среди леска проблеск. Смотрю, ребята наловили рыбу в канале и варят. Пища же однообразная, консервированная, надоела... Я говорю: «Ребята, что же вы делаете?» Там же в основном донная рыба, плавает в тине, а тина полностью осадок радиоактивный на себя берет. Замерил, а они: «Ладно, док, не пугай, один черт».

- Кто или что впечатлило Вас больше всего?

- Когда я там служил, у меня родилась дочь. Я отпросился у командира и поехал в Чернобыль на почту, позвонить. Там я увидел парня. Смотрю, черты азиатские. Спрашиваю, откуда. Он отвечает: «Я с Таласа, в ростовском полку». Это были вольнонаемники. Они работали непосредственно на крышах, называли их белыми аистами, потому что в белых костюмах работали... Ему тогда, с его слов, оставалось «три ходки», то есть три подъема на крышу, где они работали от одной до двух минут. Так за одну-две минуты они получали суточную дозу. И видно было, что этот парень получил очень большую дозу... Наверняка сейчас его уже в живых нет. Мне впечатался в память серо-землистый цвет его лица и такие, знаете, потухшие-потухшие глаза.

авывы

Вообще у каждого человека есть чувство самосохранения, мне как врачу это было близко и понятно... Но потом чувство постоянной опасности притупило страх. В зоне уже не до этого было. Мы рано вставали, нас рано увозили, с двух объектов, поэтапно. Одна группа пошла поработала 15 минут, вторая пошла поработала 15 минут. А вечером уже обыденно — прием больных в медсанчасти.

- Когда Вы узнали, что Вам нужно ехать в Чернобыль...

- Я тогда работал врачом скорой помощи. До последнего нам и не говорили, куда едем. По большому счету это была секретная информация на тот момент, и меня забрали прямо с работы. Спецсборы и спецсборы. В течение дня и форму уже дали, чисто солдатскую — кирзовые сапоги, бушлат... И все, на следующий день отправили. В течение неполных полутора суток я уже был в полку.

- По сути и отреагировать не успели?

- По сути да. Улетали через Алматы, и прямо на плацу: «Товарищи бойцы, вы знаете, куда летите? Вы летите выполнять ответственное задание партии, правительства — на ликвидацию аварии на ЧАЭС». А тогда шла информация, чтобы не будоражить людей, что уже все нормально, нормализуется...

Когда дома провожали, помню, надел форму, вышел, а мама, жена начали плакать, сестры начали плакать... Слышу, папа говорит (он сам служил с 1941 по 1947 годы): «Цыц! Я с войны пришел, а тут мирное время..!»

Много ребят у нас умерло. Даже с моего потока, офицеры, человек 5-6 уже умерли, а остальные ребята с кучей болячек.

- А какая самая распространенная?

- Опорно-двигательный аппарат страдает. У многих артрит различного генеза, у некоторых кожные. То, что было, обострилось и в хроническую форму перешло. Еще давление, сердце. В принципе, все системные органы подвержены... У меня зоб. Щитовидная железа — это первый орган-мишень, который страдает. Многие ребята инвалиды 1, 2 группы.

- Вы общаетесь в этими ребятами? Встречаетесь?

- Вот с теми офицерами и солдатами, с которыми были в одном потоке. Тогда людей из Казахстана не добирали и 25 человек добрали из Кыргызстана. Вот из 25 у нас осталось 18 человек... Из них человек 6 — регулярно общаемся на 23 февраля. Нас забрали, кстати, 23 февраля. Еще 26 апреля — закон [разрушение четвертого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции произошло 26 апреля 1986 года]...

В прошлом году было 30-летие аварии. Получается, мы уже 29 лет как встречаемся, общаемся. Вот такая экстремальная ситуация, она очень сильно сближает. Мы прошли через определенное испытание, увидели кто есть кто... Не было у нас дележки, трусости.

Рисунок1

Эркин Кенжеев — он был во втором батальоне, а я в третьем — мы с ним в очень близких дружеских отношениях. Витька Ротанов... которого мы очень любили, к сожалению, его в живых уже нет. Палыч — как мы его ласково звали, он старше нас был — нас всегда держал, его тоже, к сожалению, уже в живых нет. Раньше чаще встречались, ежегодно, сейчас иногда узким кругом.

- Скажите, не было интереса съездить туда еще раз и посмотреть, как оно сейчас? Там же и новый саркофаг установили в 2016 году.

- Вообще, честно говоря, было, но туда сложно попасть. Но мне было бы интересно. Смотрю видео с места, сейчас есть возможность по интернету, говорю сыну: «Я вот здесь работал, я вот здесь проходил...» Конечно, интересно.

О поездке нисколечко не жалею. Я проверил себя как человека, как мужчину, специалиста и внес какую-то свою лепту в ликвидацию аварии.

Весь кыргызский спорт в нашем Телеграм-канале @sport_akipress

Коронавирус в Кыргызстане
Карта распространения
Комментарии
Для добавления комментария авторизуйтесь
Как Орозо влияет на детский организм? Пояснение медиков Что делать, если разбился ртутный градусник? Инструкция Рака шейки матки можно избежать при соблюдении рекомендаций, - медики Как уберечь себя от обморожения? Рекомендации Что известно о новом вирусе Аляскапокс? Простые правила от онколога, которые помогут предотвратить рак Могут ли определенные продукты действительно снизить риск рака?
×