О неврачебном. Впечатался в память землистый цвет лица ликвидатора, его потухшие глаза, - глава Бишкекской скорой помощи о ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС (интервью)
  • Интервью
  • 11:22, 23 февраля 2017
  • Просмотров: 13296
  • Обновлено: 19:35, 23 февраля 2017
Главное фото
«Здоровье» (АКИpress) — «Здоровье» АКИpress запускает серию интервью «О неврачебном», в которых читатели узнают немного больше о медицинских работниках страны. В первой беседе, проведенной в преддверии Дня защитника Отечества, участвовал глава Бишкекской станции скорой медицинской помощи Искендер Шаяхметов.

- Какой жизненный этап повлиял на Вас больше всего?

- Да, у каждого человека в жизни есть этап, который оставляет... яркий след, наверное. В моей жизни это была работа по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Она наложила сильный отпечаток.

Я попал в Чернобыль с третьим потоком и находился там с февраля по июль. Я был врачом-дозиметристом и оказался там, поскольку был военно-обязанным. На тот момент мне было 26 лет, молодой врач-лейтенант.

r001-004

- В чем заключалась Ваша работа на месте?

- Мы проводили дозиметрический контроль, следили не только за техникой, но и за людьми. Собирали весь мусор в контейнеры и потом увозили его на могильник, где-то в километрах 12 от места. Могильников было там много... Я первый заходил в зону, проводил дозиметрический контроль, составлял карту, где нужно убрать зараженный мусор, а потом бойцы — солдаты-ликвидаторы — заходили и убирали. После я повторно заходил и делал уже контрольную проверку.

Наш полк находился в Гомельской области [Белоруссия], на опушке леса села Новоселки: 27-полк радиационно-химической защиты, в/ч 20040. У нас был развернутый полк, почти 1 тыс. человек. Этот центральноазиатский полк формировался из Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана. И когда как-то приехал генерал-майор с округа, он похвалил нас: «Ну, азиаты, вот вы даете!»

В первые дни, еще в Белоруссии, как-то шел солдат-дозиметрист замерял уровень радиации, и я его попросил проверить мою постель. Он замерил и говорит: «Доктор, как вы тут спите?» Смотрю, прибор зашкаливает. Я после этого все постирал, высушил, выгладил... Вечером я нашел того солдата, он замерил снова — все снизилось. На следующий день идет замерять — все то же самое, потому что уже накопилась радиация.

2013-07-25_13-31-07_221345

У меня в батальоне было 360 человек, и за всеми надо было смотреть, в часы приема они приходили с различными болячками: у кого давление, сердце, аллергия... Как настоящая поликлиника. Был очень большой объем медицинской документации, поскольку мы ее отправляли в Военно-медицинскую академию имени С.Кирова в Ленинград, а еще один экземпляр — по месту военкомата, откуда мы были призваны.

- То есть Вы находились в Белоруссии?

- У всех сложилось мнение, что пострадала больше Украина, но фактически, территориально, пострадала очень сильно Белоруссия, потому что ветер дул на север, со стороны Чернобыльской АЭС. Нас буквально после 9 мая... Да, 10 мая закинули уже в зону: все полки радиационно-химической защиты располагались вокруг Чернобыля. Конечно, это была большая катастрофа и для ликвидации необходимы были большие людские резервы.

Это была огромная катастрофа, произошедшая впервые с такими большими последствиями. Радиационное облако облетело вокруг всего мира, и везде радиационный фон поднялся.

- Что было первым, на что Вы обратили внимание по приезде?

- Первое, что мне врезалось в память — это рыжий лес. Когда произошел взрыв на ЧАЭС, графит выпал на зону озеленения: рядом со станцией находился шикарный хвойный лес, и он стал ярко-оранжевого цвета. Рыжий лес... Потом его весь снесли и уничтожили.

За время пребывания там я два раза получил большую дозу радиации, во рту сразу металлический привкус, а потом рвота и сильные головные боли уже по приезде в часть — жили в 30-километровой зоне, в селе, из которого все были выселены... Да, человек привыкает ко всему.

Поскольку я был врачом-дозиметристом, при мне всегда был аппарат ДП-5Б, и его пощелкивания иногда даже сейчас мне снятся... Там же как? Стоишь, вроде нормально, два шага сделал в сторону и, если там графит лежал, на этом участке уже очень высокий уровень радиации. Когда приближаешься к этому участку, то прибор щелкает, щелкает, щелкает — и звук практически превращается в сильный свист.

- Бывали какие-то экстренные ситуации? В принципе, Вы уже были в третьем потоке...

- Первый поток наших ребят, которые служили в Чернобыле, были действительно героями. Мы-то когда там были, саркофаг уже практически закрыли... Но даже этого нам хватило с лихвой, потому что период полураспада длится около трехсот лет.

В один день, когда были еще в Белоруссии, нас по тревоге подняли... Как сейчас помню, на плацу под вой сирены где-то в полпервого ночи, и командир начал: «Товарищи рядовые, ефрейторы, офицеры, есть опасность прорыва плотины Киевского водохранилища и затопления города-героя Киева. Радиационный фон неизвестен. Нужны добровольцы, 40 человек». Я помню свои ощущения — ком в горле. «Добровольцы, два шага вперед!» И вот сердце застучало, и мы все чеканно — два шага вперед, раз-два, и потом слышно сзади, несколько человек остались, видимо, добежали... Эти 40 человек мы провожали как на войну. Потом через неделю они приехали, благополучно, к счастью.

Когда мы уже в зоне находились, мы работали на третьем энергоблоке, зачистку делали, а потом на ОРУ-750 — это открытое распределительное устройство 750 кВ Чернобыльской АЭС, прямо под четвертым блоком. На ОРУ-750 мы работали 15 минут, за 15 минут получали суточную дозу. То есть 15 минут, и все — в часть.

2013-07-25_13-31-07_817996

Когда мы этот участок зачистили, нас перекинули на станцию Семиходы, напротив четвертого энергоблока. В первый день я там карту составлял, ветер дул прямо с 4 блока, и там же я в первый раз получил очень большую дозу радиации. По прибытию в часть началась сильная рвота, головная боль, которую ничем было не снять. Три дня я отлежался, прокапали, потом восстановился, и все — надо идти, потому как врач-дозиметрист я один. Вообще за 24 дня пребывания в 30-километровой зоне я получил 10-летнюю норму облучения.

Каждый день когда возвращались со станции в часть, мы все проходили санобработку: всю одежду снимали, мылись, дезокамеры были... Обеспечение медикаментами было очень мощное. В части было три врача, и вечером мы как обычно вели прием больных.

По вечерам всегда велся дозор. Как-то иду вечером — среди леска проблеск. Смотрю, ребята наловили рыбу в канале и варят. Пища же однообразная, консервированная, надоела... Я говорю: «Ребята, что же вы делаете?» Там же в основном донная рыба, плавает в тине, а тина полностью осадок радиоактивный на себя берет. Замерил, а они: «Ладно, док, не пугай, один черт».

- Кто или что впечатлило Вас больше всего?

- Когда я там служил, у меня родилась дочь. Я отпросился у командира и поехал в Чернобыль на почту, позвонить. Там я увидел парня. Смотрю, черты азиатские. Спрашиваю, откуда. Он отвечает: «Я с Таласа, в ростовском полку». Это были вольнонаемники. Они работали непосредственно на крышах, называли их белыми аистами, потому что в белых костюмах работали... Ему тогда, с его слов, оставалось «три ходки», то есть три подъема на крышу, где они работали от одной до двух минут. Так за одну-две минуты они получали суточную дозу. И видно было, что этот парень получил очень большую дозу... Наверняка сейчас его уже в живых нет. Мне впечатался в память серо-землистый цвет его лица и такие, знаете, потухшие-потухшие глаза.

авывы

Вообще у каждого человека есть чувство самосохранения, мне как врачу это было близко и понятно... Но потом чувство постоянной опасности притупило страх. В зоне уже не до этого было. Мы рано вставали, нас рано увозили, с двух объектов, поэтапно. Одна группа пошла поработала 15 минут, вторая пошла поработала 15 минут. А вечером уже обыденно — прием больных в медсанчасти.

- Когда Вы узнали, что Вам нужно ехать в Чернобыль...

- Я тогда работал врачом скорой помощи. До последнего нам и не говорили, куда едем. По большому счету это была секретная информация на тот момент, и меня забрали прямо с работы. Спецсборы и спецсборы. В течение дня и форму уже дали, чисто солдатскую — кирзовые сапоги, бушлат... И все, на следующий день отправили. В течение неполных полутора суток я уже был в полку.

- По сути и отреагировать не успели?

- По сути да. Улетали через Алматы, и прямо на плацу: «Товарищи бойцы, вы знаете, куда летите? Вы летите выполнять ответственное задание партии, правительства — на ликвидацию аварии на ЧАЭС». А тогда шла информация, чтобы не будоражить людей, что уже все нормально, нормализуется...

Когда дома провожали, помню, надел форму, вышел, а мама, жена начали плакать, сестры начали плакать... Слышу, папа говорит (он сам служил с 1941 по 1947 годы): «Цыц! Я с войны пришел, а тут мирное время..!»

Много ребят у нас умерло. Даже с моего потока, офицеры, человек 5-6 уже умерли, а остальные ребята с кучей болячек.

- А какая самая распространенная?

- Опорно-двигательный аппарат страдает. У многих артрит различного генеза, у некоторых кожные. То, что было, обострилось и в хроническую форму перешло. Еще давление, сердце. В принципе, все системные органы подвержены... У меня зоб. Щитовидная железа — это первый орган-мишень, который страдает. Многие ребята инвалиды 1, 2 группы.

- Вы общаетесь в этими ребятами? Встречаетесь?

- Вот с теми офицерами и солдатами, с которыми были в одном потоке. Тогда людей из Казахстана не добирали и 25 человек добрали из Кыргызстана. Вот из 25 у нас осталось 18 человек... Из них человек 6 — регулярно общаемся на 23 февраля. Нас забрали, кстати, 23 февраля. Еще 26 апреля — закон [разрушение четвертого энергоблока Чернобыльской атомной электростанции произошло 26 апреля 1986 года]...

В прошлом году было 30-летие аварии. Получается, мы уже 29 лет как встречаемся, общаемся. Вот такая экстремальная ситуация, она очень сильно сближает. Мы прошли через определенное испытание, увидели кто есть кто... Не было у нас дележки, трусости.

Рисунок1

Эркин Кенжеев — он был во втором батальоне, а я в третьем — мы с ним в очень близких дружеских отношениях. Витька Ротанов... которого мы очень любили, к сожалению, его в живых уже нет. Палыч — как мы его ласково звали, он старше нас был — нас всегда держал, его тоже, к сожалению, уже в живых нет. Раньше чаще встречались, ежегодно, сейчас иногда узким кругом.

- Скажите, не было интереса съездить туда еще раз и посмотреть, как оно сейчас? Там же и новый саркофаг установили в 2016 году.

- Вообще, честно говоря, было, но туда сложно попасть. Но мне было бы интересно. Смотрю видео с места, сейчас есть возможность по интернету, говорю сыну: «Я вот здесь работал, я вот здесь проходил...» Конечно, интересно.

О поездке нисколечко не жалею. Я проверил себя как человека, как мужчину, специалиста и внес какую-то свою лепту в ликвидацию аварии.

Весь кыргызский спорт в нашем Инстаграме @sport.akipress

Коронавирус в Кыргызстане
Карта распространения
Комментарии
Для добавления комментария авторизуйтесь
Что делать, если разбился ртутный градусник? Инструкция Рака шейки матки можно избежать при соблюдении рекомендаций, - медики Как уберечь себя от обморожения? Рекомендации Что известно о новом вирусе Аляскапокс? Простые правила от онколога, которые помогут предотвратить рак Могут ли определенные продукты действительно снизить риск рака? Безопасно ли хрустеть суставами? Результаты эксперимента
×